Терновый венок сонетов
Клод Жамен
Перевод — Юрий Навин
Имя Клода Жамена совершенно затмил его старший современник и, вероятно, близкий родственник (брат отца, по всей видимости) Амадис Жамен (около 1540-1593) — французский поэт 16-го века, принадлежавший к числу поэтов, примыкавших к объединению «Плеяды».
В отличие от своего именитого дяди Клод Жамен неизвестен широкой публике даже во Франции, где был открыт только в начале 20-го века, благодаря изысканиям Шарля Пеги (1873-1914), католического поэта и эссеиста, готовившего в 1913 году книгу «Tapisserie de Notre Dame» («Ковёр Богородицы»). Пеги успел опубликовать некоторые из сонетов Клода Жамена в немецком литературном журнале «Die Aktion» (с нем. — «Действие, акция») — издававшемся в 1911—1932 годах публицистом Францем Пфемфертом.
В конце нашей публикации последует биография Жамена, хотя сразу можем сказать, что мы многого не знаем о жизни замечательного забытого поэта, окончившего жизнь монахом в бенедиктинском аббатстве на скалистом острове Мон-Сен-Мишель в Нормандии, ко времени Великой Французской революции оказавшемся почти заброшенным. В 1791 году монахи покинули монастырь, но им удалось спасти часть манускриптов, которые были переданы в город Авранш, где Шарль Пеги через сто лет и отыскал рукописи Клода Жамена.
Юрий Навин, переводчик
От редакции: сонеты Клода Жамена будут изданы в двух последовательных номерах. Первую часть сонетов публикуем в нынешнем выпуске.
Клод Жамен Claude Jamyn
(1590-после 1633)
Терновый венок сонетов
1.
Тебя, в предпраздничном гуляньи
Не замечающий народ,
Горчайшую из всех свобод
Предавший в руки римской дряни.
Дорога в утреннем тумане
Ведет на холм, на смерть ведет.
Что видит мучимый — разброд:
Рыдает мать, на Иоанне
Повиснув.
В окруженьи чад,
Домой спешит первосвященник.
Легионер забыл подшлемник.
Двое других над ним ворчат,
Деля твой вытканный хитон.
И вечность дух выводит вон!
2.
Дух вон, мать навзничь, стоны, слезы.
Центурион уводит прочь
Солдат. Смерть принимает позы,
Которые поглотит ночь.
Омыт, спеленут, варикозы
На бедрах побледнели, спит.
На камни Виа Долорозы
Ложатся мрак, туман и стыд.
Злодей пирует, друг трясется,
Предатель заживо гниет.
Дух Божий над водой несется.
День первый снова настает.
И запах козий и овечий
Теснит скороговорку речи.
3.
Слова закончились. Закон
Исполнен, мать порвала платье.
Луна выходит на балкон
Востока и ее занятье
Нам показать пейзаж: вот трон
Голгофы, сад, немые братья —
Деревья сдерживают стон,
Листву срывая, шлют объятья
Корнями траурной скале.
Кувшин, забытый Никодимом,
Лежит на треснувшей земле,
Пропитываясь мглой и дымом
От жертвенника, что принес
Внезапный ветер полный слез.
5.
Туда, где воскресенья жаждут —
В пещерах, в норах, в толще сна,
Где воскрешает корень каждый
На редкость поздняя весна,
Родя росток обильный, важный,
Которому земля тесна.
Все в ней хранимые, однажды
Ее разверзнуть ложесна
Трубой Господней призовутся,
Воспрянут, позвонки срастят.
В них души прежние вернутся,
Им грешные дела скостят
В долине судной. Смерть сурова,
Но здесь ее отменит Слово!
6.
Но Слово Божье переменит
Судьбу тоскующих костей.
Вода пожрет огонь.
Каменья
Взорвуться изнутри. По всей
Длине долины перемелет
В песок Архангел новостей
Оливы, мальвы, цикламены,
Дрожь ночи, низменность властей,
Яд друга, шорох скорпиона,
Сон слишком сладкого вина,
Высокий потолок Закона,
Тугую слежку топтуна
И смерти яростное жало…
Все, что Его сопровождало.
7.
Все, что идет за Ним повсюду
На протяженьи тысяч лет:
Укор, карающий Иуду,
Укол сомненья, лунный свет,
Крик черни: «бей его, паскуду»,
Петр, отводящий взор, совет
Злокозненный и вера в чудо,
И ожидание — ан нет.
Претории прямоугольник,
Пилат спустился в трибунал:
Освобождается крамольник,
Ему же крест. И зашагал.
А мы, петляя взглядом — в ноги,
Стоим Петром у той дороги.
